|
В. И. Шубин
ЖИЗНЬ КАК БЕССМЕРТИЕ
(Размышления по поводу статьи о. Георгия Вольховского)
В
25-м выпуске альманаха «Філософія. Культура. Життя»
(Днепропетровск, 2005, с.245-267) опубликована статья отца
Георгия, не отозваться на которую было бы достойно сожаления.
Название статьи - «Недоумение о смерти» - уже заключает в себе
каскад вопросов на тему, а что есть смерть и что после смерти.
Сразу же отмечу следующее: статья написана блестяще и я не
ставлю своей целью ее критиковать. Моя задача другая –
продолжить разговор на эту тему, подхватить эстафету. Ведь не
секрет, что в наше время страх перед смертью вытесняет страх
перед Богом, многие боятся не то что смерти, а даже слова
«смерть». Но еще больше таких, у которых вообще не возникает
проблема смерти, а есть лишь проблема здоровья, и живут они с
иллюзией бессмертия, словно никогда не умрут. Ценность статьи о.
Вольховского мне видится прежде всего в том, что в ней
бескомпромиссно поставлен вопрос о личном опыте смерти.
Нельзя убегать от факта смерти не только других, но прежде всего
своего. Нельзя обманываться насчет неизбежности собственной
конечности бытия. Нельзя утешать себя насчет обещаний
медицинской науки продлить жизнь человека если не навечно, то во
всяком случае надолго, что практически равнозначно бессмертию.
Все эти иллюзии, заслоняющие истину, а истина такова: смерть
всегда ходит рядом и не обойдет никого. И каждый должен иметь
мужество взглянуть этой истине прямо в глаза и решить для себя,
а какую стратегию жизни, иначе говоря, какую систему ценностей,
он должен выбрать. Тогда недоумение о смерти обернется
катарсисом и подвинет к решению вопроса как научиться жить и
умирать. Но пока что-то я не слышал, чтоб исполнялись заявки по
радио или телевидению на такой шедевр как романс Рахманинова на
слова Мережковского «Научитесь люди умирать».
Нельзя рассматривать смерть только как трагедию, исключительно
негативно, как тотальное зло. Диалектика жизни и смерти такова,
что они связаны неразрывно цепью и предполагают друг друга. Как
выразился Гераклит: «Смертные бессмертны. Смертью друг друга они
живут, жизнью друг друга они умирают». Не только жизнь, но и
смерть имеет свою ценность. Лишь в противопоставлении смерти
осознается ценность жизни. Ряд мыслителей, к примеру, Николай
Федоров и почитатель его таланта – Николай Бердяев, считали
главной задачей человечества и основной проблемой жизни – победу
над смертью. Но победить смерть нельзя, да и не нужно. Большая
протяженность жизни, т.е. практическое прижизненное бессмертие,
само по себе не является безоговорочным благом, гарантом
полноценности и счастья. Народная мудрость сотворила образы
одиноких, неприкаянных, чуждых себе и миру Агасфера и Кощея
Бессмертного. Вечное странничество Агасфера горше казни. Свифт в
«Путешествии Гулливера» повествует о жалкой участи
островитян-струльдбургов, осужденных на вечную жизнь. О том же
говорит судьба Пилата в романе Булгакова «Мастер и Маргарита»,
приговоренного за трусость и предательство к нескончаемому
унылому существованию и мечтающему о смерти. Да и мало ли
случалось в эмпирической действительности, когда люди призывают
смерть, чтобы избавиться от ада жизни. Если бы вечная жизнь как
антипод смерти была навязана человечеству извне как его
неотразимая судьба, вряд ли это сделало бы его счастливым. Жизнь
не должна быть наказанием, она нужна в качестве желанной и этим
должна оцениваться ее длительность. Все дело в качестве
жизни, уровне ее развития. Истинное бессмертие определяется
поэтому не столько числом прожитых лет, сколько реальным
духовно-нравственным содержанием, полнотой личностной
самореализации.
Да, смерть – антитеза жизни, но именно осознание конечности
индивидуального бытия катализирует поиски смысла жизни, целей
деятельности и путей самообретения. Откладывать нельзя, ибо
жизнь может не состояться, и это оборачивается разочарованием. А
повторить невозможно, ибо жизнь единственна и неповторима.
Дважды не умирают. Это Фаусту было позволено прожить две жизни,
но и вторая жизнь оказалась столь же неудачной, как и первая.
Стало быть, дело не в количестве лет, а в аксиологическом
выборе.
Представим себе, что мы обрели вечность. Тогда зачем смыслы,
цели, ценности? - Ведь бессмертное существо всегда это успеет,
всегда может исправить, совершенствоваться, сделать или
переделать. Факт смерти активизирует человеческое бытие, все
нужно успеть «здесь и сейчас», ибо всякое «потом» может
перечеркнуть мрак Небытия.
Когда разрывается диалектика жизни и смерти, Бытия и Небытия,
тогда в культуре и мировоззрении общества начинают пульсировать
две крайности. Или принижается ценность жизни и утверждается
культ Танатоса. Или утверждается гедонистическая позиция, при
которой смерть рассматривается лишь как досадная помеха,
отвлекающая от удовольствий. Словно ее и нет, опять же иллюзия
бессмертия. К сожалению, как примитивно понятая религия, так и
вульгарный материализм инициировали обе эти крайности как в
общественном, так и в индивидуальном сознании. Якобы земная
жизнь не является подлинной, а всего лишь транзитная фаза на
пути к вечному потустороннему существованию. В одном баптистском
гимне есть такие строки:
Здесь страх и пустыня сухая,
Болезни, разлука, обман,
А в небе страна золотая,
Прекрасный, святой Ханаан.
Отрицание самоценности земной жизни лишь лило на мельницу
атеизму, да и было выгодно социальным эксплуататорам. Нельзя же
забывать, что земная жизнь есть эмпирическая реальность, а
святой Ханаан – объект веры. Разумеется, подобные
мировоззренческие перекосы вызывали протест, ярким примером
которого, в частности, является стихотворение Г. Гейне «Девушка
пела в церковном хоре», но особенно его поэма «Германия. Зимняя
сказка».
Земная жизнь действительно несовершенна, что отразилось в
максиме «Мир лежит во зле». Это и подпитывало пессимистическое
восприятие жизни на протяжении тысячелетий и порождало
отрицательные ее оценки. Напомню некоторые из них: жизнь есть
страдание (Будда, Шопенгауэр); жизнь есть Майя, т.е. мировая
иллюзия (Веды, Платон, Софокл, Паскаль, Камерон, Жуковский);
жизнь есть прибежище зла (древнеегипетский папирус «Разговор
человека со своим духом»). Последняя оценка жизни стала
постоянным лейтмотивом мировой истории. «И возненавидел я жизнь,
потому что противны стали мне дела, которые делаются под
солнцем, ибо все – суета и томление духа» (Экклезиаст); В общем
человеческая жизнь жалка (Сенека); «Жизнь – борьба и странствие
по чужбине» ( Марк Аврелий); «Все пепел, призрак, тень и дым»
(Иоанн Дамаскин); «Весь этот мир поднебесный ничто» (Омар Хайам);
«Жизнь однозвучна, зрелище уныло» (Петрарка); «Жизнь - это
повесть глупца, рассказанная идиотом, полная шума и ярости, но
лишенная смысла» (Шекспир); «Жизнь человека не что иное как
постоянная иллюзия» (Паскаль); «Вся жизнь – лишь цена обманчивых
надежд» (Дидро); «Что такое жизнь, как не безумие?» (Кьеркегор);
«Вся человеческая жизнь глубоко погружена в неправду» (Ницше);
«Зачем? Зачем все, - писал в своей «Исповеди» Л.Н.Толстой, -
если единственно неопровержимая реальность – это смерть?».
Сходные высказывания и оценки жизни у Лермонтова, В. Розанова,
Бодлера, А. Ахматовой, М. Цветаевой, О. Мандельштама, В.
Набокова, Ч. Чаплина, Э. Ионеску, А. Тарковского и многих
других. В пору повеситься от таких оценок.
Было бы ошибкой списывать эти горькие инвективы на плохое
настроение, личные неудачи и мизантропию отдельных лиц. Суть в
другом: пессимизм имеет объективную основу, которой является
действительная, а не надуманная, и неискоренимая
трагедийность жизни. И если замечается и возводится в абсолют
только эта сторона жизни, тогда жизнь обесценивается и страх
перед жизнью доминирует даже над страхом перед смертью.
Но жизнь многомерна! Она не только предельно опасна, но и
прекрасна, являясь источником всех наших возможностей. Сама ее
уязвимость, хрупкость, уникальность делает жизнь еще более
желанной, что и порождает у человека стремление сохранить и
увековечить ее, а в смерти – обрести бессмертие. С моей точки
зрения поэтому совершенно неприемлемо понимание Хайдеггером
жизни как «бытия-к-смерти». Не в этом суть жизни.
Но метафизически односторонний и другой мировоззренческий уклон,
абсолютизирующий феномен смерти. За фактом тленности
индивидуального существования не замечается непрерывность
всечеловеческого бытия. Смерть здесь доминирует над жизнью, а
пессимизм над жизнеутверждающим мироотношением. Очень хорошо
такая позиция прослеживается в творчестве французского писателя
Франсуа Мориака. В его романе «Дорога в никуда» Дени Револн
недоумевает: «Как же это? Зачем по-прежнему ходят трамваи? Нужно
остановить все поезда, вытащить из вагонов всех пассажиров,
крикнуть им: «Да разве вы не знаете, что вас ожидает? Ведь вы
все умрете!» Какое это имеет значение, раз каждый обречен
умереть? Перед этой вестью так ненужны, так ничтожны все
газетные новости. Зачем чему-то учиться, раз завтра умрешь и
тебя, гниющую и разлагающуюся падаль, зароют в яму. Вот она одна
единственная истина... А если есть что-нибудь еще, мы этого не
знаем. Мы убеждены лишь в одном, – существует смерть. Религии,
социальная система – что это такое? Колонны, воздвигнутые на
краю пропасти, чтобы придать видимость порядка и устойчивости
клубам тумана и облаков, затягивающим зияющую бездну». Но так
думали и недоумевали не только персонажи Мориака, но и герои
Грэма и Грина (Англия), Фолкнера (США), Ремарка (Германия) и
ряда других писателей ХХ века. Самое же опасное – подобным
образом, может думать среднестатистический человек и
придерживаться в практической жизни принципа: лови момент и живи
сегодняшним днем. Так утверждается в массовом менталитете
психология гедонизма.
Мыслящая жизнь есть величайшая тайна Бытия. Но и жизнь вообще
есть чудо, противостоящее второму началу термодинамики. Ведь
биологические процессы, а тем более высшие человеческие
ценности, реализуются в условиях релятивно-вероятностного мира,
которые, казалось бы, не должны оставлять никакого шанса на
жизнедеятельность, но вопреки всему функционирует.
И здесь мне хотелось бы дополнить статью о. Георгия следующим
размышлением. Ведь у о. Георгия танатологическая проблема (недоумевание).
Я же подхожу к ней шире. Меня интересует не просто смерть
близкого человека или любого человека, а как связана вообще
жизнь и смерть любого живого существа. Я говорю о бессмертии
Жизни, а не только человеческой жизни. В.И. Вернадский склонялся
к мысли о вечности Жизни, что она не возникала (вспомним
гипотезу Опарина о каоцерватных каплях как предтечах простейших
живых систем), а существовала всегда наряду с неорганической или
«косной», по выражению
В.И. Вернадского, материей.
Но и смерть существовала всегда. Полное и окончательное
бессмертие конкретных живых систем невозможно, ибо в природе нет
ничего вечного, кроме ее собственной целостности. Бытие и
небытие, как магдебургские полушария, не существуют порознь.
Связующим звеном между ними является становление, возможность.
Ведь любая система вначале проходит стадию потенциального бытия,
но не несет в себе самой отрицание актуального существования, то
есть переходит в Небытие. В этом смысле человеческая жизнь
представляет собой момент, но моментом является и смерть. Гегель
в «Науке логики», в той ее части, где он рассматривает феномен
болезни, проводит такую мысль: индивид смертен, но бессмертен
род, то есть человеческая жизнь обретает бессмертие через смену
поколений.
В этом смысле смерть - не только деструкция, но и способ
обновления форм жизни, отбора ее жизнестойких вариантов,
наращивание витального потенциала живых систем. Бессмертие
имманентно жизни как космическому явлению. Что же касается
человечества, то здесь бессмертие не нужно понимать
натуралистически. Каков человек, таково и его бессмертие; это
бессмертие смертного (вспомним провидческую интуицию Гераклита).
В отличие от растений и животных бессмертие человека – это
прежде всего духовно-нравственный феномен, а именно: наша вера,
надежда и любовь вкупе с мудростью, наше жизнетворчество и
борьба со всеми формами деструкции, искание добра и правды,
прорыв к Трансцендентному. Сущность бессмертна не только в
продлении соматической организации человека, а в этом
возвышенном порыве обрести образ и подобие Бога, в способности
человека полностью реализовать свои жизненные силы и
возможности. В этом же направлении ведут человека и трагические
стороны жизни, болезни и смерть близких: к прозрению, покаянию,
одухотворению, нравственному очищению, духовному и душевному
катарсису. Даже на краю бездны, как это выражено у Пушкина в его
произведении «Пир во время чумы».
Человек бессмертен в меру своей свободы для жизнетворчества, то
есть для созидания жизни такой, какой она должна быть, для
бесконечного ее совершенствования. Из творческого
самоосуществления и возвышения жизни естественно будут
расширяться условия для реализации практического личного
бессмертия. Это и есть сверхзадача, которая радикально
ориентирует с количественной интерпретации бессмертия на
качественную, то есть подводит к выводу о необходимости
неуклонного повышения качества жизни и человеческих качеств.
RELGA – научно-культурологический
журнал широкого профиля. -
(№4 [202] 22.03.2010)
www.relga.ru
|
