ПУБЛИКАЦИИ В.И. ШУБИНА

 В. И. Шубин

АНТИНОМИИ ХРИСТИАНСКОЙ МОРАЛИ

    В современном мире, расколотом на блоки, классы, этносы, конфессии, нет единой системы моральных ценностей, что и выражается в хаосе разных идеологий и мировоззренческих ориентаций. Однако, в истории духовных исканий всегда пульсировало стремление к обоснованию этики, не зависящей от эпохи и эмпирической данности. Учения Конфуция, Будды, Платона, Канта и других мыслителей отвечали на потребность обуздать индивидуализм и плюрализм в смысложизненной проблематике, обосновать универсальные моральные ценности, которые служили бы индивиду и человечеству маяками в духовном самообретении. Особенно же напряженно звучит тема духовных ценностей в мировых религиях, в частности в христианстве.

В христианской и особенно в православной традиции в качестве вневременных нравственных ценностей как святых идеалов всегда рассматривалась Вера, Надежда, Любовь. Вера в Бога и высокое предназначение человека как Образа Божия; Надежда – на Спасение; Любовь – к Богу и ближнему своему. Но вера без дел мертва, поэтому христианство призывает творить Добро, проявляя добротолюбие в поступке, а не на словах, а без Любви это невозможно. Единство Добра и Любви актуализирует Красоту помысла и деяния и позволяет увидеть ее во всем тварном виде. При этом Разум как ценность не отвергается, хотя и постулируется примат Веры, а значит, к триединой абсолютной ценности Веры-Надежды-Любви добавляется четвертая – София, то есть Премудрость. Не Христос ли сказал: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим»(Мат.22,37). Абсолютной нравственной ценностью является и Совесть как «голос Бога» в человеке. Совесть – внутренняя духовная сила личности, ее самосуд, критерий самооценки, подсказывающий человеку где грань между добром  и злом, честью и бесчестием, справедливостью и  несправедливостью. Разум сам по себе, отъятый от Любви и Совести, склонен к апологии зла, что имело место у киренаиков в античности или маркиза де Сада и Ницше в Новое время. Никакая религия, а уж тем более христианство, не превращает зло в ценность и не оправдывает его.

К сожалению, европейская цивилизация, начиная с эпохи Возрождения, неуклонно двигалась по пути абсолютизации технической мощи и материальных ценностей. В духовной сфере происходило неостановимое падение от релятивизма к нигилизму. Если доверять науке, - антропоид превратился в человека, овладев орудиями труда и речью, развив средства производства и общения. Пусть антропологи роются в фактах, ища в подтверждение своей концепции человека вечно ускользающее от них «недостающее звено», однако бесспорно, что человек есть единственное на Земле существо, способное объединить в себе материю и дух, природу и культуру, средство и цель. Однако три последние технические революции: создание паровой машины, изобретение электродвигателя, прорыв к атомной энергии и кибернетическим устройствам – лишь углубили тенденцию к автоматизации, то есть к отчуждению, к превращению самого человека в «вещь в себе», все менее контролируемую аксиологией человеческих целей. Человек стал производить все технически возможное вместо того, чтобы утверждать необходимое. Иерархия ценностей была перевернута. Не люди морально обуздали технику, а техника продиктовала людям свою «мораль», стала порождать в человеке потребности вместо того, чтобы удовлетворять их по мере человеческих надобностей.

В мире, где господствует прибыль, производство ради получения ее превращается в цель. Тому же служит и потребление, искусственно подогреваемое, переходящее в сверхпотребление. Обществу же сверхпотребления уже не до абсолютных ценностей: оно по сути дела превращается в атомизированный хаос, упорядоченный только сиюминутными и меркантильными целями. Думать о вечном и высоком некогда. Все бегут, не зная куда и зачем, и эта безумная гонка становится нормой жизни. Техническая власть над природой усиливается, но духовная власть над собственной судьбой ослабевает. Человек становится рабом потребления и средств массовой информации, это потребление ему навязывающих.

Забвение вечного обрекает человека на голую повседневность. Человек же, в отличие от животного или робота, должен жить в духе, культуре и свободе. Но прийти к этому он может, лишь вписав быстротечность жизни, повседневность экзистенции в вечность, лишь прикоснувшись к неумирающему Абсолюту. Именно в этой особенности выходить за пределы данности проявляется величие и свобода человеческого духа. Постулирование особого, сверхприродного мира – мира вечных, надындивидуальных ценностей – существенная черта не только религии, но и культуры вообще. Поиски и раскрытие вечного в преходящем, абсолютного – в относительном, бесконечного - в конечном, - такова суть и спасительная функция духовной культуры. На языке философии это называется т р а н с ц е н д и р о в а н и е м. Это есть признание некой другой, априорной реальности, ценностей и идеалов, превышающих интересы и заботы смертного индивида, вписывающих его жизненный мир в сверхприродное бытие.

  Такая функция культуры предопределена трагическим и неустранимым противоречием между смертностью индивида и кажущимся бессмертием человечества. Но человек способен выжить лишь в моральном, то есть единственно человеческом облике, а моральный облик человека сохраняется лишь в том случае, если он исходит из ценностей и ориентиров, выходящих за рамки скоротечной земной жизни, если ощущает себя исполнителем высших, надличностных идеалов и целей. Этому как раз  и учит религиозное мировоззрение. Забвение, а то и агрессивное отрицание абсолютных ценностей порождает практику аморализма. Индивид сбивается на путь гедонизма с его главной установкой: «Лови момент!»- ибо жизнь коротка и надо взять от нее все возможное для тела, а ничего другого для гедоника и нет. Разумеется, смерть, - бесспорный факт бытия, - неизбежно генерирует пессимизм и гедонизм. Лишь в религиозном плане жизнь есть больше, чем жизнь тела, и лишь в религиозном плане подлинно возможна  и е р а р х и я   ц е н н о с т е й.  И если под лозунгом «Лови момент!» утверждается в современном мире циничное и чисто утилитарное отношение к природе, к человеку, если отрицаются моральные ценности и предаются забвению высшие идеалы, значит, цивилизация серьезно больна.

Трагедия современности в том, что приходится отстаивать христианскую антропологию как бы заново, причем вроде бы никто и не запрещает, гонений нет. Храмы стоят, а вера угасла. Ситуация в своем роде более трудная, чем в первые века христианства. Духовная ситуация нашего времени трагична, но особенно ужасает то, что трагизм  ее не воспринимается. Мы не замечаем, что всадники Апокалипсиса уже скачут по земле. В массовом менталитете господствует «смеховая культура», безбожная комедия вытеснила осознание трагедийной ситуации.

Когда ошибочность предпочтений делается конститутивной для индивида, эпохи, народа, то есть когда перестановка низкого на место высокого становится привычной нормой, подрывая тем самым объективный порядок ценностей, тогда речь идет об извращении и болезни оценочной деятельности. В истории человечества периодически случается такой сдвиг, когда великие цели, еще вчера придававшие ясную архитектонику жизненному пространству, утрачивают свою четкость, свою притягательную силу и власть над человеком, а то, что призвано заменить эти цели, еще не достигло очевидности и необходимой убедительности. В подобную переходную эпоху жизненное пространство  чудится расплывчатым, шатким, колышущимся вокруг индивида, шаги которого по дороге жизни тоже делаются неуверенными, потому что поколеблены и размыты смысложизненные точки отсчета. Сам путь, словно ускользая из-под ног, приобретает зыбкую неопределенность.

В такой ситуации находимся сейчас не только мы, но и человечество в целом. Чувствуется изношенность традиционных ценностей в условиях усложняющегося мира, симптомом чего и является лавина глобальных проблем и геополитических конфликтов. Системы ценностей, которые до сих пор организовывали человеческую деятельность, утратили свою императивность. Они, конечно, провозглашаются, но не по ним живут, и человек теряет  ясность, по каким звездам ему жить. Уже Дильтей  и особенно Ортега-и-Гассет подчеркивали наступающую анархию всех глубочайших убеждений. Все стало мимолетным, и в этом потоке суеты ценностные ориентиры утрачивают свое жизненное значение.

  Однако и христианская мораль может быть более действенной и оказывать благотворное влияние на жизнь, если она избавится от тех антиномий, которые нарушают ее целостность и монистичность.

  Антиномия – вид противоречия; она образуется двумя суждениями, каждое из которых может признаваться истиной. Философский статус термину антиномия придал Кант, сформулировав четыре антиномии разума. С логической точки зрения антиномия есть бинарное суждение, принимающее форму круга, парадокса, а это уже сигнал к постановке  научно-философской проблемы. В частности, в истории физики в 19 веке были сформулированы фотометрический, гравитационный, термодинамический и другие парадоксы, которые стимулировали научный поиск и проложили путь к новым физическим теориям.

Христианская мораль также содержит в себе антиномии, разрешение которых может и должно стимулировать обогащение нравственного потенциала религии Христа. В истории религии и свободомыслия, например, не раз отмечали несовпадение моральных ориентаций Ветхого и Нового заветов. Оба завета признаются Церковью истинами Откровения, но по своему духу и моральному вектору, по целому ряду позиций исключают друг друга. Иначе и быть не могло. Иудаизм и Моисеев закон – это явление родо-племенного общества, а Новый завет является продуктом цивилизации, совпадает по времени с существованием космополитической империи. Иудаизм – религия племени, христианство – религия абстрактного человека, а не скифа, эллина или иудея. Декалог предпослан конкретному роду – племени; Нагорная проповедь – всему человечеству.

  Я никогда не понимал, за что предан анафеме Маркион, ведь он продолжил попытки апостолов Иоанна и Павла на отделение христианства  от иудаизма. Если уж надо было его осудить, то за раскол, то есть за попытку создания своей Церкви. Коран признает ведь и Мусу, и Ису, но Ветхий  завет не включен в Коран, хотя дух иудейской непримиримости в исламе полностью удержан. Мухаммед был знаком с христианством, его консультировал один монах – несторианин. Но и от христианства ислам дистанцировался, в результате в нем нет раздвоения на два завета. И это понятно, религия Мухаммеда формировалась, как и религия Моисея, также в условиях родо-племенного строя Аравии.

  Что же получилось? Ветхий завет подавил Новый. И как должен поступать рядовой верующий? В Ветхом завете имеют место все виды обмана и насилия, жестокости, но носители их считаются праведниками. Образцы поведения многих ветхозаветных персонажей совершенно противоречат  моральным  установкам Нового завета. Не случайно вся педагогика средних веков вплоть до эпохи Просвещения была ветхозаветной, домостроевской. В принципе, в плане морального должествования вплоть до Нового времени имело место иудеохристианство . Конечно, в Ветхом завете имеют место и образцы высоконравственного поведения, но все же тенденция к амбивалентности между ними порождает конфликт внутрихристианской морали. Бинарная оппозиция не может породить монестическую мораль.

Зато антиномия четко проявляется в обосновании взаимоотношения между человеком и природой, душой и телом. Последовательное проведение дуализма материи и духа не только порождало практику аскезы и усмирения греховной плоти. Главное, все аврамические религии, то есть иудаизм, христианство и ислам, вошли  в конфликт с экологическим императивом. Природа в них отдана в служению человеку и не рассматривается как самоценность. Только культура, основанная на вере в трансцендентного Бога, могла демистифицировать природу. Только такая культура могла задаться целью покорить природу, заставив ее служить интересам человека. Ни технология, ни наука не могли бы существовать без культуры, религиозные установки которой десакрализовали природу, как это сделало христианство. Правда, эту тенденцию следовало бы скорее считать иудейским, нежели христианским наследием; ведь уже само повествование о творении мира в начале книги Бытия изображает солнце и луну чем-то вроде светильников, подвешенных к небесной тверди, в то время как все прочие религии того времени поклонялись им как божествам. Но христианство трансформировало иудейское наследие, включив его в состав транснациональной  веры, которая легла в основу западной техногенной цивилизации.

  Христианская мораль оказалась экофобной, чуждой принципу гармонического отношения к природе, провоцирующей потребительскую позицию по отношению к природе. Между тем, так называемые языческие религии носили экофильный, то есть щадящий по отношению к природе характер, ибо это были религии природы. Что такое языческие религии? – Это поздняя стадия мифологического мировоззрения. Главным признаком мифа является наличие анимистических представлений, то есть одушевление всей природы. Человек в системе данного мировоззрения не выше природных  объектов, но и природа не ниже человека. К тому же здесь нет расщепления на природу живую и неживую, идея еще не отделилась от материи и положительной стороной этого тождества субъекта и объекта было почитание природы, тогда как  христианство сугубо антропологично. Бережное отношение к природе, характерное для языческих религий, в практическом плане породило принцип ахимсы, то есть не нанесения вреда живому, в индуизме; принцип ками в синтоизме; поклонение священным животным, растениям, рекам, священным рощам, небесным светилам. Наиболее экофильной из известных языческих  религий был зороастризм, но ему не суждено было стать мировой религией даже в таких усеченных формах как манихейство и митраизм.

Миф – это исторически первая форма мировоззрения, отражающая неразрывность человеческого и природного бытия. Положительной стороной данного единства было экологически ориентированное отношение к флоре и фауне и вообще к природному ландшафту. Но  все имеет плюс и минус. Отрицательной стороной мифологического мировоззрения были человеческие жертвоприношения. Это имело место во всех языческих религиях, порой жертвоприношения принимали широкие масштабы, как это было в Мезоамерике у ацтеков и инков.

Возникновение религиозного мировоззрения было подлинной духовной революцией в развитии человечества. Религия является более высокой формой мировоззрения. Идея здесь отделяется от материи, более того, утверждается примат духовного, идеального по отношению к материальному. А что это означает? То, что впервые, именно в религиозном мировоззрении осознается уникальность человеческого бытия, его нетождественность природным объектам. Субъект окончательно самоопределяется. Человек поднимается над природой и оборотной стороной этой ментальной революции становится утеря самоценности природы, а то и – пренебрежение ею. За всякий прогресс ведь приходиться чем-то расплачиваться.

  Борьба христианства с язычеством стала одновременно в некотором роде и борьбой с природой. Вырубались священные рощи, разрушались языческие капища, пресекались праздники в честь природных объектов и событий. Душой наделялся только человек как венец творения, а все природные объекты попали в разряд бездушных тварей. Декарт настаивал на том, что животные есть не более чем живые автоматы. Кант в своих «Лекциях по этике» обосновывал право человека на убийство животных, хотя и с оговоркой, что нельзя при этом их мучить. Академик Павлов наказывал сотрудников своего Института за выражения типа «собака подумала». Придерживаясь последовательно позиции физиологического редукционизма, он начисто отвергал наличие у животных психики. В этом пункте религия и новоевропейская наука поразительно единодушны. Правда, христианство, как и другие аврамические религии, запретило человеческие жертвоприношения, но зато возникли религиозные войны и загорели костры инквизиции, чего не было в язычестве.

Особо хочется коснуться моральной заповеди «Не убий!». Антиномичность ее очевидна, ибо санкция на убийство давалась под любым благовидным предлогом. В этом пункте явственно обнаруживается декларативность христианской морали, разрыв между заповедью и жизнью. Но в заповеди «Не убий» есть и другой, а именно демографический аспект: запрет на аборты и использование противозачаточных средств. Как и в первом случае, он практически не выполняется. И опять разрыв между принципом и живой жизнью. Да, религия не может санкционировать убийство, аборты, но тогда надо что-то предложить. Ведь все заповеди формировались до экологической и до демографической катастрофы. Мир изменился, и заповеди вошли в острый конфликт с жизнью.

Конечно, было бы ошибкой считать, будто пуританские нравы выражают сущность христианства. Во все времена грешников было много, а святых мало. Но наше время особенное, это время глобальных проблем, число которых возрастает, при этом качественно они усложняются. Мы живем, словно в сумерках, быстро теряя из виду результаты нашего действия. Даже когда мы стремимся поступать только в соответствии с моральными принципами, приходится отдавать себе отчет в том, что самые лучшие намерения могут в реальности обернуться самыми скверными последствиями. В этих условиях динамические меняющегося мира христианская мораль находится перед историческим вызовом. По сути все  мировые религии сейчас находятся в состоянии поиска и дискуссий между консерваторами и обновленцами. Приведу характерное высказывание ректора Католического университета Н.Лобковицы: «Если у прогрессистов узость взгляда обычно выражается в том, что единственно оправданной и подлинной задачей культуры они полагают справедливость, то консерваторы обычно склонны сводить все значимое в культуре к нравственности. Никто не станет оспаривать важность нравственных принципов… И тем не менее сведение всего и вся к морали может привести к специфической разновидности нетерпимости; кроме того, на этом пути мы легко упускаем из виду то обстоятельство, что Тайна и Таинство – отнюдь не категории нравственности. Мне порой кажется, что даже церковные авторитеты склонны забывать о том, что Церковь – служительница вселенской Тайны, а не страж морали» [1,с.80].

Общий вывод: при всех несомненных плюсах христианская мораль внутренне противоречива, антиномична, а главное – плохо стыкуется с современной ситуацией и осознание этого должно стимулировать поиск средств, усиливающих влияние моральных заповедей христианства на живую жизнь.

 Использованная литература

1. Лобковиц Н. Христианство и культура // Вопросы философии, 1993. - № 3. 

 Філософія. Культура. Життя. Спецвипуск. Дніпропетровськ, ДДФА, 2008