|
В. И. Шубин
ФИЛОСОФСКАЯ
ЛИРИКА НА РУБЕЖЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЙ
(На примере поэтических сборников Б.
Левита-Броуна «Терзания и жалобы». – С.-Пб: Алетейя, 2000; «Лишний
росток бытия». – С.-Пб: Алетейя, 2001).
Мне уже
приходилось давать оценку поэтического творчества Б.Левита-Броуна
и его мировоззренческой прозы (см. вып. 11, 15, 20). Речь идет о
трех предыдущих поэтических сборниках: («Пожизненный дневник».-
К.: Украинский писатель, 1993; «Вердикт».-
С.-Пб.: Петрополь,
1999; «Строфы греховной лирики». - С.-Пб.: Алетейя, 1999). К его
мировоззренческой прозе относятся два солидных издания («На Бога
надейся». – С.-Пб.: Алетейя, 1998 и «Рама судьбы:
Религиозно-философские очерки и этюды». – С.-Пб.: Алетейя,
2000). Кроме того, мною был дан анализ альбома графики «Homo
erotikus», который был издан Б. Левитом-Броуном в Италии (см. мою статью «Антиутопия
в графике. Отношение полов как проблема с точки зрения художника
и философа» // Гуманитарный сборник. - Днепропетровск, НГА,
2002).
«ТЕРЗАНИЯ И ЖАЛОБЫ» -
так называется четвёртая книга стихов поэта, вышедшая летом
2000 года снова в совместном издании «Алетейи» и Фонда русской
поэзии. В этой книге Б. Левит-Броун возвращается к истокам
своего творчества, в чём есть закономерность. За плечами не
только три поэтических сборника, но ещё и две большие
религиозно-философские книги: «На Бога надейся» и «Рама судьбы».
Однако «Терзания и жалобы» -сборник ранних стихов и поэм - не
ретроспектива всего пройденного пути, а именно возвращение к
самому его началу. Здесь, конечно, и стремление оживить лучшее
из того, что похоронено в безвестности «Пожизненного дневника»,
который, будучи издан в Киеве, фактически не дошёл до русского
читателя (лишь отдельные экземпляры проникли в петербургский
поэтический круг), и желание опубликовать то, что ещё никогда
не публиковалось (стихи и поэмы 70-х годов), но прежде всего, я
полагаю, потребность соприкоснуться с собственной поэтической
юностью, с энергетикой словесного творчества, которую поэт в те
годы впервые обнаружил и раскрыл в себе.
Пора...
пора в стихию бурных слов!
В
велениях души - призыв набата.
Цветным
огнём охвачен сердца старый дом,
а в
доме том
рассветных снов пушистый ком
в ожогах
догоревшего заката.
В ранних
стихах Б. Левита-Броуна ещё нет опыта мастерства, но есть
неподражаемая прелесть первого свидания с поэзией. Поэт
буквально опьянён вербальным потоком, вырывающимся из его души,
поражён открытием в себе дара словотворчества. Напор мотивов,
рифм, сравнений, метафор так велик, что шлифовка материала не
всегда поспевает за ним. Но свежесть и самобытная сила этой
поэзии уже очевидна. Есть что-то античное в страстном упоении
поэта мощью слова - как у софистов, которых Герцен видел
«пышными великолепными цветами богатого греческого духа»,
которые «выразили собою период юношеской самонадеянности и
удальства», у которых была «страшная откровенность и страшная
многосторонность», ум которых был «гибок и ловок», а язык
«неустрашим и дерзок». Вот такой удалью, раскованностью -
безоглядным погружением в вербальные пучины и открытостью всего
существа миру - веет от ранней поэзии Бориса Левита-Броуна.
Первая
часть называется: «Терзания молодого безбожника», В этом
названии есть элемент оценки поэтом своего прошлого. Понятно,
что и название части, и вся структура книги формировалась в
период подготовки материала к изданию, а не в период написания
стихов. Поэт смотрит на свою поэтическую юность с высоты
прошедших лет и пройденного пути. Действительно, эту часть
составляют стихи и поэмы, в которых с почти фанатическим
упорством повторяются вопрошания к себе и к жизни о
несвязуемости, о невозможности контакта, о трагической разности
между поэтом и окружающим миром. Этому посвящены очень острые и
ранящие стихи «В проходном дворе», «Правило круга», «Завет»,
«Мне одиночество дано...», «Ранюсь о повседневность...» и поэмы
«Неудачные стихи», «Разные песни», «Неразборчивое». Да,
собственно, вся первая часть сборника - почти сплошное терзание
и жалоба:
Отчего
стало быть тяжело?
Оттого
ли, что сил не собрать,
или
кто-то незримый опять
мне
тихонько подрезал крыло?
Отчего
стало трудно дышать?
Оттого
ли, что ветер невмочь,
или
просто под камнем лежать
невозможно в холодную ночь?
...мне
тихонько подрезал крыло...
...или
просто под камнем лежать...
Оттого
стало трудно дышать,
оттого
стало быть тяжело.
Уже ранняя
поэзия Б. Левита-Броуна порой до жестокости точна в выражении
подавленности современного мыслящего и чувствующего человека.
Открытость всего существа поэта миру оборачивается страшными
открытиями, глубокими ранами, тьмой, вплоть до полной
беспросветности, окончательной тупиковости:
Переступи порог балкона
не
размыкай сгоревшие уста
пусть
даже твоего поклона
и не
заметит темнота
качанью
тополя ты не ищи названья
вглядись
в эту распластанную ночь
пусть
медленно до твоего сознанья
дойдет
что
некому тебе помочь.
Читая такие
страшные «откровения» молодого человека, понимаешь - он
неизбежно погибнет, если не найдёт пути духовного. Можно
определить поэзию Б. Левита-Броуна как поэзию тоски по вечным
ценностям и пути к ним. Ранние его стихи как раз и показывают,
какими муками и провалами сопровождалось обретение этого пути,
духовное распрямление, становление религиозного сознания,
которое крепнет в поэте от книги к книге.
Вторая
часть сборника, названная «Жалобы влюблённого» (в основном
стихи середины 80-х), посвящена не столько любви, сколько тёмным
переживаниям, связанным с любовью. Тут и ревность (есть даже
«поэма ревности»!), и тоска, и разочарование, и угрозы в адрес
некоей слишком нерешительной возлюбленной. Есть и
«окончательное заключение», столь типичное для юношеского
темперамента - «Нельзя связать любовь и жизнь...»
(максимализм? да... но, увы, и горькая правда большинства!).
Достойно удивления, что 35-летний поэт сохранил способность к
душевной юности. Это во многом объясняет саму возможность
появления через 14 лет такой магматической книги, как «Строфы
греховной лирики».
«Терзания и
жалобы» в целом, с двумя частями и заключительным разделом,
который автор озаглавил «Первое прозрение», оставляют ощущение
страшного груза безнадежности, который поэт нёс на плечах в
начале своего творческого пути, и первых, пусть и мрачных,
прозрений об истинном положении вещей: о заблудшести мира, о
неснимаемом трагизме существования и о жизнедающей силе взгляда
вверх, в небо, откуда только и может быть почерпнута вера в
«вечную весну».
Поздней
осенью 2000 года мне на стол лёг оригинал-макет новой большой
книги стихов Б. Левита-Броуна, собравшей его неопубликованные
стихи с 1995 по 1998 год. И это был, наконец, сборник, который
по заведенной самим поэтом традиции мог считаться «очередным». В
подзаголовке указано: Третий том книги стихов «Пожизненный
дневник».
«Лишний
росток бытия» - так автор озаглавил свою книгу. Так видит он и
самого себя и в эпиграфе.
Заглавие и
эпиграф вносят совершенно новые ноты в духовную интонацию. Это
уже не просто констатация повседневности поэтического труда,
как в «Пожизненном дневнике», и не обвинение себе и эпохе, как
в «Вердикте». Это спокойное и зрелое принятие своего места и
роли в мире, где поэт - философ (а по нынешним тёмным временам
вообще Поэт!) - человек лишний, мало кому интересный и никем не
поддерживаемый. Прошло время государственных заказов на
«периодическую поэзию», так что «горланы» остались без работы,
а «читаемой поэзией» нынче стали стихи популярных песенок,
которые если и не читают черным по белому, то декламируют,
цитируют и распевают наизусть. Но Поэта, если ему не удалось
стать «своим парнем» среди эстрадной «попсы» либо среди
маргиналов с постмодернистами, - т.е. «попсы»
криминальной или «попсы» интеллектуальной, - вроде как бы и
вовсе нет. А у Поэтов никогда не получалось дружить ни с какой
«попсой». Так что, собственно, точнее и не скажешь - лишний
росток бытия. Когда отпадают внешние запреты диктатуры
(цензура), а внутренние опоры (религиозная совесть и
чувство красоты) истреблены на генетическом уровне, тогда
неизбежно наступает новое варварство, царство бескачественного
и низкого:
Всё
повержено ниц
в
царстве вечных «татар»
красота, благодать,
чувства,
думы и речи...
Удивительно
и в то же время вполне понятно, что поэту приходят на ум вечные
«татары» не в России, а в колыбели латинства Италии. Значит, и
там совершается «татаризация» обезбоженного мира. Ну... о том,
что происходит в России и насколько эти стихи актуальны для
нашей отечественной современности... судите сами.
Поэт
действительно не покорился бедам, он продолжает творить свою
экзистенцию. О духовной плотности этой экзистенции красноречиво
свидетельствует и объём сборника - без малого триста стихов, -
и главным образом, конечно же, их качество. Труд, «заповеданный»
поэту и им исполненный, разворачивается перед читателем образами
подлинно классической поэзии. В «Лишнем ростке бытия»
поэтическая зрелость Бориса Левита-Броуна предстаёт во всём
блеске неоспоримой и радующей очевидности. Классичность была и
раньше отличительной чертой его поэзии, но именно в «Лишнем
ростке бытия» она проведена непрерывающейся линией от начала и
до конца, от вступительного стиха «Такое вот простосиденье //
над кофе, над зяблой рекой» до заключительного: «Я блажен на
весеннем ветру // полусна... полудна...
полубденья». При этом поэт не боится острых, порой рубленых
ритмов, у него нет робости перед неологизмами, когда этого
требует поэтическая выразительность. Но чувство классической
стройности уже не изменяет ему нигде, даже в самых сложных
стиховых ситуациях. «Лишний росток бытия» - это книга
красивых стихов. Красота не только не ослабляет, но
многократно усиливает драматическую и лирическую
выразительность, опровергая расхожее суждение, что современная
поэзия и вообще современное искусство кровно нуждается в
уродстве (которое называют новой красотой»), что без опрощения и
опошления поэтического языка, без разрушения художественной
формы (которое давненько уже именуют «поиском новых форм»)
нельзя добиться выразительности. Эти стихи свидетельствуют:
красота может выразить всё.
Сохранено
тематическое богатство, унаследованное от предыдущих томов
(исключая «Строфы греховной лирики»), но с определённостью
прослеживаются три магистральные темы книги: 1) судьба поэзии
и поэта; 2) природа и человек; 3) конечные цели человеческого
бытия. В поэзии Левита-Броуна явно усилились и
получили более прямое выражение религиозные мотивы. Более
пристален и глубок взгляд на природу. Много стихов посвящено
Италии.
Даже беглый
взгляд на алфавитный указатель сборника фиксирует болезненную
значимость для автора проблемы судьбы поэта и его творений.
Множество стихов так или иначе - об этом. Вот лишь несколько
заглавий или первых строк: «Ах... нету тягостнее ремесла»,
«Блуждание в дебрях стиха», «Молчи, поэт!..», «О
сочинительстве», «Посвящение поэту», «Пушкину», «Ты писал о
весне, но настала зима!..». В программном стихотворении «Конец
книги» поэт выражает своё творческое кредо:
Ты
думаешь, что всё ты написал?
Ты
презираешь строчек изобилье?
Тебе
опустошённости оскал
Маячит
за истасканною былью?
Но
вспомни, друг, как быль твоя кратка,
исполнись бездны тайною предвечной,
вздохни,
остынь
и новый путь беспечно
к
заветному начни издалека.
В стихах
поэта зачастую необычно сильно выражен мыслительный элемент,
они взывают к читателю, способному чувствовать и понимать. Свою
жизнь поэт не только переживает, но и осмысливает, то изливая
горькие сомнения, то веруя в своё высокое призвание, то
стоически-спокойно констатируя антиномию желанного и
совершающегося:
Ты
писал о весне, но настала зима!
Всё
сбылось как во сне - без пути, без ума.
……………………………………………………
...и
горели снега под февральским лучом,
и
забвенья пурга погребала твой дом.
Но
отвергнув наветы пустого ума,
понимая
— уже состоялась зима,
Всё
задув, зачеркнув... одному только сну
ты
поверил надежду, мечту и весну...
Всё,
терзания и жалобы кончились! Настало время мудрости - и
человеческой, и творческой. «Сова Минервы вылетает с
наступлением сумерек» -этой максимой Гегель предваряет свою
«Философию истории». Что ж, путь поэта - тоже философия, и у неё
есть своя история. Если «Терзания и жалобы» и отчасти
«Пожизненный дневник» в эмоциональном аспекте чем-то напоминают
поэзию последнего великого ваганта, Франсуа Вийона; если общий
психологический настрой «Вердикта» действительно созвучен
трагизму и томлению Анненского, то «Лишний росток бытия»
тяготеет к позднему творчеству Пушкина, Гейне, Есенина. Я без
всяких опасений применяю эти многочисленные сравнения к поэзии
Бориса Левита-Броуна, ибо его стихи многое и разное напоминают,
но ни на что не похожи. Да он, судя по всему, и не боится
вызывать ассоциации. Всё на свете что-нибудь или кого-нибудь
напоминает! Но подлинный художник избирает такой, а не иной
путь, не потому, что это на кого-то или что-то похоже, либо,
наоборот, - непохоже. Он просто избирает свой путь. Для
посредственности все пути - торные. Для таланта все пути -
новые. Богатая аллюзивность стихов Б. Левита-Броуна - это их
достоинство, их многообразие, живая связь с духом русской
поэзии, а нередко и прямая беседа на равных с классиками, с
которыми поэт общается и через эпиграфы, и через родство
поэтического языка, и через близость духовно-душевного
настроения. В «Лишнем ростке бытия» стих поэта достигает
совершенства в избранной поэтике. Он упруг и лаконичен, ёмок по
смыслу и прозрачен в звучании, эмоционально насыщен. Собственно
говоря, вхождение в полную зрелость поэтики определилось ещё в
«Строфах». Но сами «Строфы», хоть и опубликованы раньше,
хронологически написаны позже, чем стихи «Лишнего ростка
бытия». Это значит, что потрясение, породившее «греховную»
лирику «Строф», заслонило в жизни поэта все его существеннейшие
духовные проблемы, а точнее сказать, просто поглотило их,
вобрало в огненный шар страсти. Сам факт нынешней, как бы
запоздалой, публикации «Лишнего ростка бытия» говорит о том,
что только теперь завершается слияние окончательно созревшей
поэтики Б. Левита-Броуна с магистральными темами его
творчества. Он не поэт любви. Он поэт, сотворивший
удивительную и единственную в своём роде книгу стихов о любви,
но поэтом любви его назвать нельзя. Моё изначальное определение
его поэзии, как поэзии тоски по вечным ценностям и пути к
ним, остаётся в силе. Опубликовав «Лишний росток бытия», Б.
Левит-Броун подлинно обретает себя как поэта-романтика и
поэта-философа. Совершается именно то, чего он требовал от себя
ещё среди потрясений «Строф», в стихе на эпиграф из «Бориса
Годунова»:
«Я царь
еще...»
Зима
этих солнечных дней,
желаний
и тёмных тревог —
хоть с
ней породниться сумей,
коль с
жизнью спознаться не мог.
Из
гиблых молчаний своих
послушай, что шепчут
лучи,
пусть
твой независимый стих
вернется
к тебе.
Не
молчи!
Да...
снова ты предан, как встарь,
бессильною женской душой,
но
вспомни, что ты еще царь,
не
никни, не сетуй
и...
пой!
Мудрость
начинается с осознания тщеты многих личных усилий и упований, с
понимания границ человеческих возможностей, с предпочтения всем
иным - духовных ценностей и забот о душе. Начало мудрости - это
смещение жизненных установок в сторону вероактивных усилий.
Неизменные
темы поэзии Левита-Броуна - жизнь и природа - по-иному звучат в
его последней книге. Отношение к жизни становится более
уравновешенным и примирённым:
Всё
как-то сравняет дорогой,
всё
как-то пройдёт без следа.
Кому-то
даётся немного,
кому-то
— большая беда.
С высоты
поэзии мудрости можно осознать ценность скоротечной и
конечной жизни, красоту и важность природы, вне которой нет
существования. Отношение же к смерти становится у поэта более
просветлённым, и в то же время остро болезненным. Смерть
неотменима и нестерпима: с ней не может быть никаких пактов
мудрости. Вот почему проникновенно, до щемящей боли в сердце,
отдаются в читателе такие стихотворения как, например, «Роща»:
Радость минуты, осенней минуты, -
ты, невозможная, … грешная ты!
Сердца на миг перерезаны путы,
вешними снами раскрылись цветы.
Выйду ж и я в незабвенную рощу
цветоголовым весенним юнцом!
К белым стволам с первобытною мощью
вновь припаду обгорелым лицом.
Что это - детство?
А может быть,
просто
тихих рыданий слепая волна?
Судорогами обратного роста
смерть призывает.
Упрёков полна
жалоба жизни.
Покорные пени
соком смолистым по корам сползут.
Всё совершится в берёзовой тени,
прошелестит и окончится тут.
Это
подлинно классические русские стихи! Взгляд на мир стал сдержан
и проницателен, не утратив ни остроты, ни напряженного трагизма.
Стих стал проще и прозрачнее, выражение чувств глубже и
убедительней. О том, насколько не утратил поэт экзистенциальной
зоркости, свидетельствуют хотя бы такие строки:
Туда
возвратиться - отрада!
Там
первых тревог города,
тропинка знакомого сада,
младенческих снов череда.
Но тьмой
возвращенье карается,
и слезы
- цветенья вода -
напрасно
из глаз проливаются, -
тропинка в тупик упирается,
она не
ведёт никуда...
В
воспоминаниях детства, обычно столь милых сердцу и столь охотно
посещаемых памятью, поэт чувствует яд всяких
просто-воспоминаний, смертельный яд невозвратности и виднеющийся
из тьмы тупик.
С ещё
большей интенсивностью, чем прежде, разворачивается жизнь поэта
в природе, которую он видит как отражение своих собственных
душевных движений. Всё в природе до предела очеловечено, всякое
её состояние имеет прямую связь с состояниями человека. Такого
обилия гуманизированных пейзажей или своеобразных «портретов»
природы в предыдущих сборниках нет. «Уже простёр закат
венчающую руку», «Свежесть легла на холм
// выпуклой грудью тучи», «Коры мокрые... мокрые коры // и
проплаканные небеса», «Какая тень! Как будто глубина», «Полянка
ромашек - мне страшен твой вид», «Подымешь голову, смежишь края
тоски...», «Чуть тонкий день, прозрачная струя...», «Ласточки
стремительный клинок // выхвачен из тёмных ножен тени» - и
множество других стихов этой тематической ориентации наполняют
книгу всеми оттенками лирического спектра.
Но в центре
художественного внимания поэта по-прежнему - человек: жизнь
индивида, панорама эпохи, наконец, судьба человечества. То это
кошмар уничтожения человеком окружающей среды:
Гляди и
молись, зажимая в горсти
истраченность сердца, изношенность рода.
Ты
губишь себя и терзаешь природу,
но
даже травинку не можешь спасти,
то тихий
ужас «благословенной» эпохи информатики:
Я вижу
эту мрачную страду:
бесчисленные всходы одиночеств,
немот
бессильных бледную беду,
эфира
непрозрачную среду
и муку
нерасслышанных пророчеств,
то краткий
и жестокий портрет тотального безразличия людей:
Милы, не
злы, давно на всё согласны,
мы
предали друг друга - ты и я,
то не менее
краткий и не менее жестокий диагноз миру безбожников:
Ничего
не таит, кроме злого урона,
суета
наших дел, нищета наших вер.
Душевное
обнищание людей, прогрессивное «освобождение» человека от
человечности в самом себе, утрата миром своего духовного
измерения, забвение страха перед Богом и исключительная
одержимость страхом смерти - всё порождает в поэте гнетущую
озабоченность, а порой, как и прежде, отчаяние, чувство своей
собственной вины и недостоинства, потребность в покаянии. Таков
короткий стих «Подруге-акации»:
Ты надо
мной бессильным наклонись
и
постели мне небо, как поляну!
Я
выносить уже не смею высь,
а если в
небеса нечайно гляну -
стенанием сердечным исхожу,
к
раскаянью прикованный навеки.
Но ты
прикрой шуршанием мне веки
и не
буди меня, как жизнь я не бужу.
Высшим
духовным пластом книги, несомненно, являются стихи прямого
религиозного содержания. Я подчёркиваю - высшим духовным
пластом, -потому что художественные достижения не всегда и
не непременно связаны с духовными прозрениями. Впрочем, в книге
«Лишний росток бытия» встречаются поистине восхитительные
совпадения духовной и художественной высоты, как, например, вот
это:
Одиноких
прогулок Водитель -
Ты давно
уже бродишь со мной!
Тихий
Праведник, вечный Родитель,
Бог
молчащий, но паче - живой.
И
печальную ризницу мира
озарив духновеньем святым,
бережёшь Ты меня от кумира.
Ну а
лира... на то она лира,
чтоб
вздыхать иногда по своим.
Здесь и в
других прямо религиозных стихах Борис Левит-Броун находит для
себя окончательные решения, духовно избирает высшую возможную
направленность путей. Это пути к Богу и пути в Боге.
Общение с лучшими из религиозных стихотворений сборника - это
уже процесс настолько духовно-интимный, что я не стану их
цитировать в обзорной статье. Позволю себе только
порекомендовать возможному заинтересованному читателю
предпоследнее стихотворение этой книги. Оно как раз относится к
числу тех удивительных духовно-художественных откровений,
которых в поэзии лишь единицы:
Что мне
жизни россыпи,
если в них я нем?
Помяни мя, Господи,
в Царствии Твоем.
Там, где слову вольному
темы - не указ.
Там, где колокольнями
не уколот глаз.
Там, откуда песнями –
облаков стада,
там, где слово «если бы»
означает «да».
Где ребёнка нежил бы
без тоски по нём,
где так нудно не жил бы,
как мы здесь живём.
Ибо что мне – россыпи,
если в них я нем?
Помяни ж мя, Господи,
в Царствии Твоем.
В
заключение хочется остановиться на особенностях архитектоники
сборника «Лишний росток бытия». Она оригинальна. Весь
стихотворный материал разбит на девять частей. Каждая из них
по-своему своеобразна, а вместе они создают стройный ансамбль
слов и смыслов. Пожалуй, суть первой выражают стихотворения
«Избранник» и «Откровение». Эпиграфом ко второй части послужило
бы стихотворение «Отречься от себя? Так просит высота»; к
третьей – «Ты писал о весне, но настала зима!» Лейтмотивом
четвертой части являются стихотворения «Рахманинов» и «После
музыки»; пятой – очень музыкальное стихотворение «Мне молчать и,
долготу качая…». Шестая часть состоит из коротких стихотворений
- жемчужинок; это венок стихотворных цветов, смысловое единство
которому дают стихотворения «Лампады курений разбили они…» и « Я
царственному небу бью челом!». Седьмая часть больше всего
насыщена смысложизненными проблемами и вопросами, особенно в
«Самодиалогах»- этой подлинной находке автора. Восьмая часть
сильнее других пронизана религиозными мотивами, впрочем, как и
девятая и знаками этой духовной устремленности являются
стихотворения «Одиноких прогулок Водитель…» и «Что мне жизни
россыпи…».
Поэзия
Бориса Левита-Броуна - явление уже сложившееся, мир уже
сотворённый. Мне нет надобности принимать позу ментора, чтобы
потрепать поэта по плечу и великодушно напутствовать его на
новые свершения. С этими привычными «отеческими» амбициями
русская критика опоздала. Невозможно предугадать будет ли иметь
продолжение обширная «книга стихов без конца» или она
окончится третьим томом - «Лишним ростком бытия». Как бы то ни
было - вхождение в русскую поэзию нового большого поэта
состоялось.
Увы, когда
мы говорим - «заметное явление», это вовсе не обязательно
означает явление «замеченное». Такова грустная реальность, и её
не компенсируешь ссылками на время, которое всё расставит по
местам. Один из величайших русских поэтов двадцатого века,
Георгий Иванов, «вернулся в Россию стихами», даже был весьма
респектабельно издан в трёх томах, но не стал замечен настолько,
насколько он заметен. История популярностей
свидетельствует о том, что люди склонны больше любить самих
поэтов, чем их поэзию, предпочитают сопереживать их личным
несчастьям, чем разбираться в масштабах их художественных
достижений. «Люди верят только славе» - жаловался Пушкин.
Слава же - ещё с пушкинских времён - это, прежде всего,
ославленность скандалом, а ещё лучше - гонением. Георгию
Иванову, даже притом, что он - первый поэт русской эмиграции, не
по силам было «вернувшись в Россию стихами» сравниться по
популярности с опальными поэтами реального Отечества, которых
сажали в лагеря, судили и ссылали. Никакие поэтические вершины
не затмят того, что совершается «на лобном месте». Это, в
сущности, очень трогательная человеческая черточка: больше
обласкивать вниманием тех, кто выступал, а тем более пострадал
«на миру», чем тех, кто создал более высокие
художественные ценности. Не потому ли «на миру и
смерть красна»?
С точки
зрения надежд на популярность, положение Б. Левита-Броуна, прямо
скажем, не лучшее. Да и сам характер его поэзии, углублённой и
аристократически возвышенной, классической по внутреннему
строю, плохо согласуется с демократическим пульсом времени.
Религиозная же направленность его духовного-поэтического пути -
это вообще «не для теперь». Это провозвестие возможного будущего
обращения общества к основаниям веры, которые ныне разрушены, но
усилиями лучших людей России - религиозных проповедников,
мыслителей и художников - медленно и неуклонно восстанавливаются.
Что ж, всё
правильно: возрождая и развивая в своей поэзии лучшее достояние
русской классики, духовно Борис Левит-Броун опережает своё время,
как то и предначертывается жизнью всякому большому поэту.
Использованная
литература
1.
Левит-Броун Б. Поэтический сборник «Терзания и жалобы».
С.-Пб.: Алетейя, 2000;
2.
Левит-Броун Б. Поэтический сборник «Лишний росток бытия».
С.-Пб.: Алетейя, 2001.
Філософія. Культура. Життя.
вип..24, Дніпропетровськ, 2004. |
